В настоящей работе речь пойдет о прозе Ежи Анджеевского конца 1950-ых — начала 1980-ых годов. Это последний период творчества знаменитого польского писателя (Анджеевский уходит из жизни 19-ого апреля 1983 года, ровно четыре месяца не дожив до своего 74-летия).

В надгробной речи на похоронах Анджеевского его соратник и современник Яцек Бохеньский произнес: «Ты не написал бы своих выдающихся книг, каждая из которых не похожа на остальные, не совершил бы своих выдающихся общественных деяний, каждое из которых не похоже на остальные, если бы не многоликость, которая была дана тебе от природы (…). Видимо, именно способность меняться лежала в основе твоего таланта"[1].

Прозаик, публицист, сценарист, драматург, активный общественный и политический деятель, Анджеевский принадлежит к поколению художников, дебютировавших в эпоху межвоенного двадцатилетия, в годы кризиса (экономического и социального) 1929−1933 годов. Если следовать утверждению В. Британишского, что «в творчестве каждого писателя остается «закодирована» вся атмосфера его дебюта, его становления и формирования"[2], то дальнейшая творческая биография Анджеевского и его сверстников во многом оказалась результатом драматического перелома начала 1930-ых годов.

Анджеевский вошел в историю мировой литературы как писатель ищущий, мыслящий, сомневающийся, недоверчивый к банальностям и прописным истинам (Лиотар назвал это «недоверием к метарассказам"[3]), как носитель того «кризисного типа сознания», которое, если верить апологетам современных теорий культуры, отличает только гениев и постмодернистов.

Был ли Ежи Анджеевский постмодернистом? Диссидентом? Соцреалистом? Католиком-моралистом? Это вопросы, на которые мы постараемся ответить в рамках данной работы. Одно можно утверждать твердо: творчество Анджеевского, как, наверное, любого большого художника, с трудом укладывается в прокрустово ложе традиционных историко-литературных классификаций, преодолевая общепринятые представления о форме, жанре и стиле литературного произведения.

Вероятно поэтому, многие из созданных им книг до сих пор продолжают занимать и волновать воображение искушенных современных читателей. Наглядное тому подтверждение — многочисленные переиздания, переводы и критические труды, посвященные творчеству этого выдающегося польского художника слова.

Недолгую оттепель конца 1950-ых годов Анджеевский встретил как писатель «с именем», обласканный критикой и властями. Позади остался блестящий дебют с «католическим» романом «Лад сердца» (Ład serca, 1938), принесшим писателю «Награду Молодых», (премию, присуждаемую Польской академией литературы авторам, не достигшим 30 лет), драматические переживания военных лет и ошеломляющий успех первого послевоенного романа «Пепел и алмаз» (Popiół i diament, 1948), ставшего хрестоматийным еще при жизни автора (книга 40 лет входила в обязательную школьную программу).

В первые послевоенные годы Анджеевский рьяно и, надо отдать ему должное, совершенно искренне выступил на стороне новой — просоветской — власти. Тем больнее было неизбежное разочарование в коммунистической утопии, на практике обвернувшейся произволом цензуры, террором и замалчиваемыми преступлениями против личности.

Переломным для мировоззрения польского писателя, как и для всей страны, стал 1956 год. После ХХ съезда КПСС и смерти Берута (в январе 1956-ого) кризис существовавшей до сих пор в Польше системы стал очевиден. Наступившая в ходе реформ относительная демократизация и либерализация общественной жизни позволила по-новому взглянуть на ситуацию в стране и на собственные идеологические убеждения. Анджеевский стал одним из первых польских литераторов, открыто признавшимся в своих прежних заблуждениях и ошибках.

Со второй половины 1950-ых годов в жизни и творчестве писателя начался новый этап, увенчавшийся созданием оригинальных и, вероятно, лучших в его литературной карьере произведений — романов «Мрак покрывает землю» (Ciemności kryją ziemię, 1957), «Врата рая» (Bramy raju, 1960), «Идет, скачет по горам» (Idzie skacząc po górach, 1963), «Месиво» (Miazga, 1970, изд. 1979), повестей «Апелляция» (Apelacja, 1968), «Вот и конец тебе» (Teraz na ciebiezagłada, 1976), «Уже почти ничего» (Już prawie nic, 1979), «Никто» (Nikt, 1983).

Многие из этих книг ждала непростая судьба. Из-за препятствий цензуры, переставшей благоволить к оппозиционно настроенному писателю, одни из них были запрещены к печати, другие сознательно замалчивались или подвергались обструкции.

Проза Анджеевского 1970-х годов пополнила главным образом так называемую «литературу второго круга обращения», т. е. вошла в число произведений, нелегально публиковавшихся в многочисленных подпольных издательствах и разнообразных «самиздатах». Лишь в начале 1980-ых, в результате существенных внутриполитических преобразований и последовавшей за ними частичной отмены цензурных запретов, эти произведения Анджеевского, наряду с другими ранее не публиковавшимися текстами, были официально изданы в Польше в русле так называемой «возвращенной литературы».

После окончательного падения социалистического строя в Польше в 1989 году стало возможно переиздание и, что особенно важно, переосмысление творческого наследия Анджеевского, до сих пор воспринимавшегося со значительной аберрацией. Временная дистанция, независимость критики от диктата общественного мнения, разработанная с годами теоретическая база позволяют современным исследователям с большой долей объективности оценивать собственно художественные достоинства и недостатки его последних романов, определить их подлинное место и значение в формировании литературного процесса страны.

Сегодня в отношении этих книг создана весьма богатая критическая литература. Не обошло стороной творчество Анджеевского после 1956 года и современное российское литературоведение.

На русском языке опубликовано известное число работ, посвященных анализу отдельных произведений писателя. Также творческий путь Анджеевского и характеристика его произведений являются обязательной составляющей обобщающих исследований о польской литературе этого периода: В. А. Хорев, раздел «Польская литература"[4] в коллективной работе «История литературы стран восточной Европы после 1945 года» (в 2-х томах); В. П. Ведина, «Послевоенная польская проза»; С. Ф. Мусиенко, «Жанрово-стилевые искания в современной польской прозе (конец 1950-ых — середина 1960-ых годов)»; А. Г. Пиотровская, «Художественные искания современной польской литературы: проза и поэзия 1960−70-ых годов и др.

Краткий, но емкий анализ творческой биографии Анджеевского и некоторых характерных особенностей его прозы дает в своем предисловии к русскому изданию двухтомного собрания сочинений писателя (1990) Владимир Британишский. Исследователь резюмирует основные тенденции и мотивы творчества Анджеевского, в сжатой форме представляя целостную картину становления и развития таланта писателя.

Эволюцию политических взглядов Анджеевского и их преломление в литературном творчестве рассматривает в работе «Политические аллегории Ежи Анджеевского» (2000) Светлана Мусиенко. В ракурс внимания гродненской исследовательницы попадают, в том числе, все крупные произведения Анджеевского, созданные после 1956 года — от романа «Мрак покрывает землю» до «Месива».

Особенностям поэтики микроромана «Врата рая» посвящена статья Анастасии Байздренко «„Врата рая“ Ежи Анджеевского как повесть-парабола» (1997).

К анализу романа «Месиво» обращается В. А. Хорев в статье «Достижения и потери польской прозы «второго круга обращения» (2000), где, давая в целом негативную характеристику литературе этого периода, выделяет из общей массы книги Тадеуша Конвицкого и Ежи Анджеевского и оценивает их как несомненные достижения этой литературы.

В русле «возвращенной литературы» также рассматривают роман «Месиво» Е. З. Цыбенко в своей работе «Роман Ежи Анджеевского „Месиво“ и польская „возвращенная проза“» (1995) и С. В. Клементьев в статье «Польская „возвращенная“ литература (1980-ые годы)» (1995).

Библиография польских исследований о прозе Ежи Анджеевского (в том числе конца 1950-ых — начала 1980-ых годов), безусловно, наиболее обширна. Среди польскоязычных трудов, посвященных творчеству писателя, можно выделить две большие группы. К первой относятся те исследования и статьи, которые появились при жизни (или сразу после смерти) автора и явились непосредственным откликом на публикацию того или иного его произведения либо были приурочены к конкретному факту биографии (юбилею, награде, кончине).

Вторую группу составляют работы, опубликованные в течение последних 10−12 лет и написанные с позиций независимого критического анализа.

Как правило, работы из первой и второй групп существенно отличаются по стилистике, форме, а нередко и предмету исследования (большинство современных статей ориентировано на анализ формальной организации текста, позволяющей вписать прозу Анджеевского в контекст современной европейской литературы, в то время как исследования 1950-ых-70-ых годов чаще всего посвящены особенностям проблематики, реже — художественной формы).

В ряде случаев исследования из первой и второй групп могут значительно расходиться в оценке и даже выражать полярно противоположные точки зрения на одни и те же вопросы. Выявление и сопоставление этих расхождений позволяет более полно и последовательно восстановить динамику интерпретации и рецепции текстов Анджеевского в Польше.

До недавнего времени в польском литературоведении практически не было работ, представляющих более или менее полный и системный анализ литературного наследия Анджеевского.

Попытки проследить творческую биографию писателя, процесс становления и эволюции его художественного дара несколько раз предпринимались еще при жизни автора, в 1950-ые — 70-ые годы: А. Кийовский, «Ежи Анджеевский — штрихи к портрету» (Kijowski A., «Jerzy Andrzejewski — Szkic do portretu», 1959), А. Сандауэр, «Школа нереальности и ее ученик» (Sandauer A., «Szkoła nierzeczywistośi i jej uczeń», 1959), В. Мачёнг, «Анджеевский» — глава в книге «16 вопросов. Портреты современных польских писателей» (Maciąg W., «16 pytań. Portrety polskich prozaików współczesnych», 1963), В. Садковский, «Ежи Анджеевский» (Sadkowski W., «Jerzy Andrzejewski», 1973).

С середины 1980-ых годов проза Анджеевского почти полностью выпадает из поля зрения польских исследователей литературы (за исключением нескольких разрозненных работ). Первая полноценная монография, посвященная жизни и творчеству писателя, появилась только в конце 1990-ых: Ян Детка, «Метаморфозы поэтики в прозе Ежи Анджеевского» (Detka J., «Przemiany poetyki w prozie Jerzego Andrzejewskiego» 1996). Исследователь обращается к теме, наименее разработанной на материале творчества Анджеевского: прослеживает эволюцию отдельных мотивов и художественных приемов в прозе писателя, исследует закономерности их использования и развития.

За последние несколько лет ряд монографических трудов на тему художественных особенностей прозы Анджеевского существенно расширился. В 1997 году вышла монография Анны Сынорадзкой «Анджеевский» (Synoradzka A., «Andrzejewski»), ставшая в первую очередь книгой о «неизвестном» Анджеевском — художнике, общественном деятеле, человеке. Творческую биографию писателя Сынорадзкая восстанавливает, опираясь не только на тексты его произведений, но и благодаря дневникам, мемуарам, письмам, воспоминаниям близких, друзей и современников художника.

В 1999 году в книжной серии «Те, кого читают сегодня» была опубликована монография Збигнева Копеца «Ежи Анджеевский» (Kopeć Z., «Jerzy Andrzejewski»). В качестве отправного пункта для интерпретации прозы Анджеевского познаньский исследователь выбирает понятие мифа, т.к. именно потребность в мифологической организации мира, по мысли Копеца, лежит в основе всех метаморфоз творчества Анджеевского.

В 2000 году появилась работа Дариуша Новацкого «„Я“ неизбежное. О субъекте прозы Ежи Анджеевского» (Nowacki D., «„Ja“ nieniknione. O podmiocie pisarstwa Jerzego Andrzejewskiego»).
Из числа произведений, созданных Анджеевским после 1956 года, чаще всего в поле зрения критики попадал его последний крупный роман — «Месиво», интерес к которому восстановился в 1990-ые годы, в том числе, в связи со стремительным ростом интереса к экспериментальной прозе в духе эстетики постмодерна.

Анна Сынорадзкая, автор наиболее полной на сегодняшний день библиографии работ об Анджеевском, указывает около 40 библиографических позиций, посвященных «Месиву», многие из которых, однако, представляют собой весьма поверхностный анализ романа, нередко усугубленный тенденциозностью и пристрастностью в оценках.

Последний роман Анджеевского ждала непростая судьба: законченный в 1970 г., (хотя некоторые сцены книги были опубликованы годом раньше в журнале «Твурчость»), он попал под запрет цензуры, пережил нелегальные и эмиграционные издания, а официально в Польше увидел свет лишь в 1981 году, т. е. через 10 лет после завершения работы над текстом и за год до смерти автора. В связи с этим все польские литературно-критические работы о «Месиве» можно разделить на три большие блока:

1. Первые отклики на еще неоконченный роман, появившиеся после публикации фрагментов текста в «Твурчости». К ним относятся: статьи А. Либеры «Что останется: только месиво или алмаз?», (Libera A., «Czy miazga tylko zostanie, czy diament», 1969), Я. Блоньского «Форма „Месива“» (Błoński J., «Forma „Miazgi“», 1967), А. Менцвеля «„Месиво“ и фетиш» (Mencwel A., «„Miazga“ i fetysz», 1969) и др.

2. Работы, появившиеся после официальной публикации «Месива» в Польше в 1981 году. В в их числе: статьи Я. Блоньского «Когда треснувшее зеркало говорит правду» (Błoński J., «Kiedy pęknięte zwierciadło mówi prawdę», 1982), А. Павлючука «Месиво в „Месиве“» (Pawluczuk A., «Miazga w „Miazdze“», 1982), Г. Заворской «Искренность», (Zaworska H., «Szczerość», 1982), Т. Валас «О „Месиве“ Е. Анджеевского или о борьбе с сатаной» (Walas T., «O „Miazdze“ Jerzego Andrzejewskiego czyli o walce z szatanem», 1983), Л. Бугайского «Форма „Месива“» (Bugajski L., «Forma „Miazgi“», 1986), Т. Лубеньского «Месиво» десять лет спустя" (Łubieński T., «„Miazga“ po dziesięciu latach», 1986) и многие другие.

3. Исследования, опубликованные в период с начала 1990-ых годов по настоящее время. Это статьи Т. Блажеевского «Рукопись, потерянная в Штуттгарте или возможные возможности возможного» (Błażejewski T., «Rękopis zagubiony w Stuttgarcie czyli możliwe możliwości możliwego», 1987), Т. Бурека «Такое долгое отсутствие. Слово о „Месиве“» (Burek T., «Tak długa nieobecność. Głosa o „Miazdze“», 1989), Д. Новацкого «Из месива появившись, в месиво обратишься. О романе Ежи Анджеевского» (Nowacki D., «Z miazgi powstałeś, w miazgę się obrócisz. O powieści Jerzego Andrzejewskiego», 1995), Т. Валас «Парадоксы „Месива“ Ежи Анджеевского» (Walas T., «Paradoksy „Miazgi“ Jerzego Andrzejewskiego», 1997) и др.

Из перечисленных работ наибольший интерес представляет собой последняя группа, т.к. в ней сосредоточены статьи, ориентированные на собственно литературоведческий анализ текста, в отличие от многих работ начала 1980-ых, целью которых нередко была погоня за сенсацией и жажда громких политических разоблачений.

Второе место по числу критических работ и рецензий (около 20 позиций) занимает микророман «Врата рая», который нередко — и вполне заслуженно — называют вершиной творчества писателя. В центре книги — история крестового похода детей, воспроизведенная Анджеевским в форме романа-притчи, параболы. Необычна, впрочем, не только интерпретация сюжета средневекового мифа, но и форма подачи текста — в виде одной бесконечно разрастающейся фразы. В числе работ о романе можно назвать подробные рецензии В. Мачёнга «Врата рая и ада» (Maciąg W., «Bramy raju i piekła», 1963), З. Жабицкого «Рапсодия о любви и истории» (Żabicki Z., «Rapsod o miłości i dziejach», 1966), М. Янион «Крестовый поход невинных?» (Janion M., «Krucjata niewiniątek?», 1987) и др.

Сравнительно небольшое число отдельных работ посвящено роману-аллегории «Мрак покрывает землю», в котором при помощи приема «исторического костюма» Анджеевский впервые в своем творчестве поднимает проблему генезиса тоталитарной власти. Сынорадзкая указывает около 15 библиографических позиций, посвященных роману, среди которых — развернутая рецензия А. Кийовского «Черти принесли, или о новом романе Ежи Анджеевского» (Kijowski A., «Diabli nadali, czyli o nowej powieści Jerzego Andrzejewskiego», 1957), работа Г. Березы «Расчеты с совестью» (Bereza H., «Rachunek sumienia», 1957), Е. Касперсокого «Между надеждой и сомнением» (Kasperski E., «Między nadzieją a zwątpieneiem», 1982).

Реже остальных в поле зрения польской критики попадал роман «Идет, скачет по горам», посвященный проблемам творческой интеллигенции и тем самым тематически предвосхитивший «Месиво». Среди доступных нам критических работ — статья В. Маченга «Бог нашего мира» (Maciąg W., «Bóg naszego świata», 1963), статья З. Жабицкого «Гений в краю массовой культуры» (Żabicki Z., «Geniusz w krainie mass culture», 1966) и некоторые другие.

К повестям конца 1970-ых — начала 1980-ых годов польская критика также обращалась нечасто — в общей сложности около 20 раз (на все четыре повести).

Среди работ о прозе Ежи Анджеевского после 1956 года особо следует выделить статьи, рассматривающие произведения польского писателя в контексте эстетики постмодернизма. В начале 1990-ых годов опыт других европейских культур подвигнул польских исследователей экстраполировать признаки постмодернизма на произведения родной литературы, в том числе, более раннего периода [5].

В случае с прозой Анджеевского формальным поводом для таких экстраполяций стал экспериментальный характер поэтики его романов, в которых писатель нередко сознательно нарушает базовые законы традиционного эпического повествования, отдавая предпочтение жанру романа-параболы, приемам композиционного симультанизма или синкретичной, полифоничной повествовательной форме.

Одной из первых работ, проблематизировавших вопрос о соотношении прозы Анджеевского и принципов постмодерна, стала опубликованная в 1993 году статья немецкого ученого Германа Рица — «„Месиво“ Анджеевского — роман на пороге постмодернизма» (Ritz G., «„Miazga“ Andrzejewskiego — powieść u progu postmoderny»). Позже к этой теме обратились: К. Бартошиньский в статье «Постмодернизм и «проблема Польши» — случай с «Месивом» (Bartoszyński K., «Postmodernizm a «sprawa polska» — przypadek «Miazgi»», 1993) и Збигнев Копец в работе ««Месиво». Постмодернизм. Проблема Польши» (Kopeć Z., ««Miazga». Postmodernizm. Sprawa polska», 1998). Наконец, дважды в 2000 году рассматривала прозу Анджеевского в контексте славянского постмодернизма польская исследовательница Халина Янашек-Иваничкова (Janaszek-Ivaničková H., «The modern avant la lettre. The decline of the grand recits in west slavonic literature»; «Postmodernism in west slavonic literature in the context of euro-atlantic changes of postmodern paradigms»). Эти работы положили начало качественно новому подходу к изучению творчества писателя, хотя многие из сделанных в них выводов и оценок представляются сегодня далеко не бесспорными.

Суммируя все вышесказанное, можно заключить, что, несмотря на неослабевающий интерес критики к творчеству Анджеевского и значительный корпус созданных в отношении него научно-критических работ, степень изученности этой темы на сегодняшний день по целому ряду аспектов остается недостаточной.
Проза польского писателя, во многом воплотившая, а отчасти предвосхитившая основные пути развития европейской литературы конца ХХ века, оставляет огромное поле для исследования, как в рамках культурно-сопоставительного, так и собственно литературоведческого анализа. Главным образом это относится к творчеству Анджеевского конца 1950-ых — начала 1980-ых годов, в котором художественные поиски и открытия писателя отразились максимально ярко и которое ни в отечественной, ни в польской критике не становилось еще предметом специального изучения.

Настоящая работа представляет собой первую в российском литературоведении попытку по возможности наиболее полного и системного анализа эволюции прозы Ежи Анджеевского после 1956 года.

Свои основные задачи мы видим в следующем:

• Выявить ключевые тенденции развития польской литературы после 1956 года и исследовать опыт их преломления/преодоления в творчестве Ежи Анджеевского этого периода.
• Проследить динамику и закономерности развития прозы Ежи Анджеевского конца 1950-ых — начала 1980-ых годов, рассмотреть ее на фоне предшествующего творчества писателя (1936−1956 годы).
• Раскрыть художественное своеобразие прозы Ежи Анджеевского после 1956 года. Проанализировать жанровые и стилевые особенности отдельных произведений, созданных писателем после 1956 года.
• Рассмотреть на примере поздней прозы Ежи Анджеевского реализацию таких жанровых форм как роман-притча (парабола), микророман, «роман в движении», «роман с ключом» и др.
• Определить место и значение творчества Ежи Анджеевского после 1956 года в литературном процессе Польши второй половины ХХ века, обозначить влияние, оказанное поздней прозой Анджеевского на других авторов этого и последующих периодов.

Согласно намеченным целям и задачам, работа состоит из введения, шести глав и заключения.

Во Введении обосновывается актуальность работы, определяются ее цели и задачи, а также оговаривается состояние изучения проблемы в отечественной и иностранной критической литературе.

Первая глава содержит характеристику общественно-политической ситуации и литературного процесса в Польше конца 1950-ых — начала 1980-ых годов. Основное внимание здесь уделяется исследованию влияния общественно-политической ситуации в Польше на культурную жизнь страны и анализу существенных особенностей развития польской прозы этого периода: появлению феномена «литературы расчета», распространению парабеллетристики и так называемой «сильвической» литературы, поиску новых средств выражения, «открытию» постмодернизма и др.

Во второй главе речь идет о творчестве Ежи Анджеевского до 1956 года — с момента дебюта до выхода рассказов из сборника «Золотая лиса» (включая романы «Лад сердца» и «Пепел и алмаз»). Здесь же исследуется эволюция общественных взглядов и художественных установок писателя в первый период творчества.

Третья глава посвящена анализу романа «Марк покрывает землю», созданному Анджеевским вскоре после мировоззренческого перелома 1956 года. Особое внимание здесь уделено жанровым особенностям произведения (поэтика иносказания, прием «исторического костюма», форма романа-притчи, «квази-исторического» романа), а также анализу феномена власти и ее влияния на человека — одной из центральных тем всего творчества Анджеевского.

В четвертой главе рассматривается микророман «Врата рая» — его жанровые и нарративные особенности. На примере «Врат рая» исследуется форма микроромана и романа-параболы, рассматривается новаторская повествовательная структура текста, созданного по принципу «ризомы».

Пятая глава посвящена истории создания романа «Месиво», а также анализу произведений, создававшихся непосредственно во время работы над «Месивом» (роман «Идет, скачет по горам», повесть «Апелляция») и сразу после окончания работы над ним (повести 1970−80-ых годов).

В шестой главе речь идет о романе «Месиво», анализируется замысел писателя и специфика его воплощения. Рассматривается место в романе авторского Дневника и разедела «Интермедия или Польские биографии», исследуется эволюция мотива свадьбы. Отдельное внимание уделено особенностям жанра и стиля в романе: исследуется форма «романа в движении», «романа с ключом» и др. Особо оговаривается вопрос о соотношении поэтики романа «Месиво» и принципов постмодерна.

В Заключении подводятся итоги проделанной работы, определяется место и значение творчества Анджеевского после 1956 года в литературном процессе Польши второй половины ХХ века.